Paul Celan (1920 - 1970) TodesfugeSchwarze Milch der Frühe wir trinken sie abends wir trinken sie mittags und morgens wir trinken sie nachts wir trinken und trinken wir schaufeln ein Grab in den Lüften da liegt man nicht eng Ein Mann wohnt im Haus der spielt mit den Schlangen der schreibt der schreibt wenn es dunkelt nach Deutschland dein goldenes Haar Margarete er schreibt es und tritt vor das Haus und es blitzen die Sterne er pfeift seine Rüden herbei er pfeift seine Juden hervor läßt schaufeln ein Grab in der Erde er befiehlt uns spielt auf nun zum Tanz Schwarze Milch der Frühe wir trinken dich nachts wir trinken dich morgens und mittags wir trinken dich abends wir trinken und trinken Ein Mann wohnt im Haus der spielt mit den Schlangen der schreibt der schreibt wenn es dunkelt nach Deutschland dein goldenes Haar Margarete Dein aschenes Haar Sulamith wir schaufeln ein Grab in den Lüften da liegt man nicht eng Er ruft stecht tiefer ins Erdreich ihr einen ihr andern singet und spielt er greift nach dem Eisen im Gurt er schwingts seine Augen sind blau stecht tiefer die Spaten ihr einen ihr andern spielt weiter zum Tanz auf Schwarze Milch der Frühe wir trinken dich nachts wir trinken dich mittags und morgens wir trinken dich abends wir trinken und trinken ein Mann wohnt im Haus dein goldenes Haar Margarete dein aschenes Haar Sulamith er spielt mit den Schlangen Er ruft spielt süßer den Tod der Tod ist ein Meister aus Deutschland er ruft streicht dunkler die Geigen dann steigt ihr als Rauch in die Luft dann habt ihr ein Grab in den Wolken da liegt man nicht eng Schwarze Milch der Frühe wir trinken dich nachts wir trinken dich mittags der Tod ist ein Meister aus Deutschland wir trinken dich abends und morgens wir trinken und trinken der Tod ist ein Meister aus Deutschland sein Auge ist blau er trifft dich mit bleierner Kugel er trifft dich genau ein Mann wohnt im Haus dein goldenes Haar Margarete er hetzt seine Rüden auf uns er schenkt uns ein Grab in der Luft er spielt mit den Schlangen und träumet der Tod ist ein Meister aus Deutschland dein goldenes Haar Margarete dein aschenes Haar Sulamith |
Перевод Вячеслава Куприянова Фуга смертиЧерная млечность рассвета мы пьем ее на закате мы пьем ее в полдень и утром и пьем ее по ночам мы пьем и пьем мы в небе могилу роем там тесно не будет лежать В доме живет человек он играет со змеями пишет он в сумерках пишет в Германию золото волос твоих Маргарита он пишет и после выходит из дома и звезды сияют он свистом зовет своих псов он свистом сзывает евреев чтобы рыли могилу в земле он велит нам теперь сыграйте для танца Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью мы пьем тебя утром и в полдень и пьем на закате тебя мы пьем и пьем В доме живет человек он играет со змеями пишет он в сумерках пишет в Германию золото волос твоих Маргарита Пепел волос твоих Суламифь мы в небе могилу роем там тесно не будет лежать Он кричит вы там глубже в землю а вы там играйте и пойте он пистолетом грозит и глаза его голубые вы там глубже лопаты а вы там дальше играйте для танца Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью мы пьем тебя в полдень и утром и пьем на закате тебя мы пьем и пьем В доме живет человек золото волос твоих Маргарита пепел волос твоих Суламифь он играет со змеями Он кричит слаще пойте про смерть смерть немецкий маэстро он кричит гуще скрипки вы в небо уйдете как дым в облаках вы найдете могилу там тесно не будет лежать Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью мы пьем тебя в полдень смерть немецкий маэстро мы пьем тебя на закате и утром мы пьем и пьем cмерть немецкий маэстро и меток глаз голубой точна свинцовая пуля и она покончит с тобой в доме живет человек золото волос твоих Маргарита он травит собаками нас нам в небе могилу сулит он играет со змеями грезит смерть немецкий маэстро золото волос твоих Маргарита пепел волос твоих Суламифь. |
STILLE!Stille! Ich treibe den Dorn in dein Herz, denn die Rose, die Rose steht mit den Schatten im Spiegel, sie blutet! Sie blutete schon, als wir mischten das Ja und das Nein, als wir schlürften, weil ein Glas, das von Tisch sprang, erklirrte: es läutete ein eine Nacht, die finsterte länger als wir. Wir tranken mit gierigen Mündern: es schmeckte wie Galle, doch schäumt’ es wie Wein – Ich folgte dem Strahl deiner Augen, und die Zunge lallte uns Süße. . . (So lallt sie, so lallt sie noch immer.) Stille! Der Dorn dringt dir tiefer ins Herz: es steht im Bund mit der Rose. |
ТИШЕ!Тише! Я вонзаю шип в твое сердце, ведь эта роза, ведь роза в зеркале стынет вместе с тенями, она кровоточит! Она и тогда кровоточила, когда да и нет мы смешали, когда мы пили в захлеб, ведь бокал, со стола соскочив, зазвенел, возвещая нам ночь, что смеркалась дольше, чем мы. Мы пили жадными ртами: это было желчью на вкус, но пенилось, словно вино – Я шел за лучом твоих глаз, и язык лепетал нам о сласти… (Он все также лепечет, лепечет.) Тише! Шип все глубже вонзается в сердце; он в тайном сговоре с розой. |
Wasser und FeuerSo warf ich dich denn in den Turm und sprach ein Wort zu den Eiben, draus sprang eine Flamme, die maß dir ein Kleid an, dein Brautkleid: Hell ist die Nacht, hell ist die Nacht, die uns Herzen erfand hell ist die Nacht! Sie leuchtet weit übers Meer, sie weckt die Monde im Sund und hebt sie auf gischtende Tische, sie wäscht sie mir rein von der Zeit: Totes Silber, leb auf, sei Schüssel und Napf wie die Muschel! Der Tisch wogt stundauf und stundab, der Wind füllt die Becher, das Meer wälzt die Speise heran: das schweifende Aug, das gewitternde Ohr, den Fisch und die Schlange – Der Tisch wogt nachtaus und nachtein, und über mir fluten die Fahnen der Völker, und neben mir rudern die Menschen die Särge an Land, und unter mir himmelts und sternts wie daheim um Johanni! Und ich blick hinüber zu dir, Feuerumsonnte: Denk an die Zeit, da die Nacht mit uns auf den Berg stieg, denk an die Zeit, denk, daß ich war, was ich bin: ein Meister der Kerker und Türme, ein Hauch in den Eiben, ein Zecher im Meer, ein Wort, zu dem du herabbrennst. |
ВОДА И ОГОНЬЯ в башню тебя заточил и слово вымолвил тисам, брызнуло пламя из них на твое подвенечное платье. Ночь светла, ночь светла, зачинщица наших сердец, ночь светла! Ее свет заходит за море, будит луны в заливе и ставит на скатерти пены, смывая мне с них времена. Оживи серебро, стань чашей, ковшом, как ракушка! Скатерть время полощет к часу от часу, ветер полнит сосуды, море пищу выносит: блуждающий глаз, оглушенное ухо, рыбу, змею. Скатерть время полощет к ночи от ночи, надо мной проплывают флаги народов, люди рядом со мной гребут в гробах к берегам, и подо мной, как в Иванов день, звездит и небесит! И я взгляд поднимаю к тебе, солнцепламенной: вспомни время, когда вместе с нами ночь всходила на гору, вспомни время, вспомни, что я был тот, кто я есть: мастер застенков и башен, тисов дыхание, брошенный в море гуляка, слово, в которое выгоришь ты. |
*** Aus Herzen und Hirnen sprießen die Halme der Nacht, und ein Wort, von Sensen gesprochen, neigt sie ins Leben. Stumm wie sie wehn wir der Welt entgegen: unsere Blicke, getauscht, um getröstet zu sein, tasten sich vor, winken uns dunkel heran. Blicklos schweigt nun dein Aug in mein Aug sich wandernd heb ich dein Herz an die Lippen, hebst du mein Herz an die deinen: was wir jetzt trinken, stillt den Durst der Stunden; was wir jetzt sind, schenken die Stunden der Zeit ein. Munden wir ihr? Kein Laut und kein Licht schlüpft zwischen uns, es zu sagen. O Halme, ihr Halme. Ihr Halme der Nacht. |
*** Из сердец и мозгов прорастают былинки ночи, и слово, серпом изреченное, склоняет их к жизни. Как и они, немые, мы веем навстречу миру: наши взоры обмениваются, милости ради, мы на ощупь идем по их темным намекам Безблико молчат твои очи в мои, блуждая, подношу твое сердце к губам, и ты мое сердце подносишь: то, что пьем мы сейчас, утоляет жажду часов; тем, что есть мы сейчас, наполняют часы времена. Пригубим мы их? Ни звука, ни блика: нет между нами ответа. О былинки, колосья, вы, былинки ночи. |
*** So schlafe, und mein Auge wird offen bleiben. Der Regen füllt’ den Krug, wir leerten ihn. Es wird die Nacht ein Herz, das Herz ein Hälmlein treiben – Doch ists zu spät zum Mähen, Schnitterin. So schneeig weiß sind, Nachtwind, deine Haare! Weiß, was mir bleibt, und weiß, was ich verlier! Sie zählt die Stunden, und ich zähl die Jahre. Wir tranken Regen, Regen tranken wir. |
*** Дождь полнит кружку, чтобы нам напиться. Нам сердце ночи вынянчит траву. Но время жатвы миновало, жница. Спи. Я же все увижу наяву. Как прядь твоя бела, ночная вьюга! Бело в былом, бело, что впереди. Мой счет – года, твой счет – часы досуга. Мы пьем дожди. Дожди мы пьем. Дожди. |
*** WAS GESCHAH? Der Stein kam aus de Berge. Wer erwachte? Du und ich. Sprache, Sprache. Mit-Stern. Neben-Erde. Ärmer. Offen. Heimatlich. Wohin gings? Gen unverklungen. Mit dem Stein gings, mit uns zwein. Herz und Herz. Zu schwer befunden. Schwerer werden. Leichter sein. |
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? Что случилось? Камень под горою. Что приснилось и тебе и мне? Слово. Откровенное. Родное. Выше звезд. С землею наравне. С чем мы шли против всего глухого? Шли мы с камнем пропасть заложить. Сердце к сердцу. Тяжко было слово. Стать весомей. Легче слыть. |
*** So bist du denn geworden, Wie ich dich nie gekannt. Dein Herz schlaegt allerorten In einem Brunnenland. Wo kein Mund trinkt und keine Gestalt die Schatten säumt, Wo Wasser quillt zum scheine Und Schein wie Wasser schäumt. Du steigst in alle Brunnen, Du schwebst durch jeden Schein. Du hast ein Spiel ersonnen, Das will vergessen sein. |
*** Что это и откуда? Чужой ты стала мне. Твой пульс звенит повсюду В колодезной стране, где тела нет для тени, и губ для влаги нет, где свет трепещет в пене, и пена полнит свет. И ты уходишь в струи, проходишь свет насквозь. Но ты игру такую, пока не поздно, брось! |
Psalm Niemand knetet uns wieder aus Erde und Lehm, niemand bespricht unseren Staub. Niemand. Gelobt seist du, Niemand. Dir zulieb wollen wir blühn. Dir entgegen. Ein Nichts waren wir, sind wir, werden wir bleiben, blühend: die Nichts-, die Niemandsrose. Mit dem Griffel seelenhell, dem Staubfaden himmelswüst, der Krone rot vom Purpurwort, das wir sangen über, o über dem Dorn. |
ПСАЛОМ Никому нас не вылепить снова из глины, никому не воскресить наш прах. Никому. Хвала тебе, Никому. Во благо твое расцветем. Тебе вопреки. Ничем были мы, есть и будем, в расцвете: ничем – Никому-розой. С пестиком, светлым душой, с тычинками небеснопустынными с цветком покрасневшим от пурпура нами пропетых слов о шипах, о о шипах. |
*** Der Tauben weißeste flog auf: ich darf dich lieben! Im leisen Fenster schwankt die leise Tür. Der stille Baum trat in die stille Stube. Du bist so nah, als weiltest du nicht hier. Aus meiner Hand nimmst du die große Blume: sie ist nicht weiß, nicht rot, nicht blau – doch nimmst du sie. Wo sie nicht war, da wird sie immer bleiben. Wir waren nie, so leiben wir bei ihr. |
*** *** Из голубей взмывает самый белый! Я от любви преобразился весь! В дом древо входит поступью несмелой. Ты так близка, как будто ты не здесь. Из рук моих берешь цветок беспечно: Не красный, не седой, не голубой. Где не был он, там он пребудет вечно. Нас нет, и с ним остались мы с тобой. |
DIE EWIGKEIT Rinde des Nachtbaums, rostgeborene Messer flüstern dir zu die Namen, die Zeit und die Herzen. Ein Wort, das schlief, als wirs hörten, schlüpft unters Laub: beredt wird der Herbst sein, beredter die Hand, die ihn aufliest, frisch, wie der Mohn des Vergessens der Mund, der sie küßt. |
ВЕЧНОСТЬ Ржаворожденный нож, древа ночного кора тихо шепчут тебе время, сердца, имена. Мы слышали спящее слово, оно во сне ныряет в листву: будет осень увещевать, еще речистей рука, что листает ее, свеж, как забвения мак, рот, успевший ее целовать. |
TENEBRAE Nah sind wir, Herr, nahe und greifbar. Gegriffen schon, Herr, ineinander verkrallt, als wär der Leib eines jeden von uns dein Leib, Herr. Bete, Herr, bete zu uns, wir sind nah. Windschief gingen wir hin, gingen wir hin, uns zu bücken nach Mulde und Maar. Zur Tränke gingen wir, Herr. Es war Blut, es war, was du vergossen, Herr. Es glänzte. Es warf uns dein Bild und in die Augen, Herr. Augen und Mund stehn so offen und leer, Herr. Wir haben getrunken, Herr. Das Blut und das Bild, das in Blut war, Herr. Bete, Herr. Wir sind nah. |
TENEBRAE Мы вблизи, Господь, мы вблизи, мы явь. Мы уже одержимы, Господь, мы друг в друга впились, словно плоть любого из нас плоть Твоя, Господь. Молись, Господь, взывай к нам, мы вблизи. Мы сквозь ветер сошли, сошли, чтоб склониться над корытом и кратером. Мы сошли, чтоб испить, Господь. Там была кровь, тобой пролита, Господь. И она сияла. И твой облик выплеснула в наши очи, Господь, рты и очи были пусты и отверсты, Господь. Мы испили, Господь, И кровь и твой облик в крови, Господь. Взмолись, Господь. Мы вблизи. |
LÄSTERWORT Gib mir den Schaum der Nacht – ich wars, der schäumte. Gib mir den Dunst – ich war es selber. Gib mir ein leichter Haar, ein dunkler Aug, ein schwärzer Kissen: gib mir den dritten nach dem zweiten Tod. Das Siebenmeer laß strömen in mein Glas: ich kann so lange trinken als du glaubst, ein Gift zu mischen, so lange als dein Frühling Lippenpaare täuscht, und länger als du Sonnen wendest und umwölkst. Du bist mein Tischgenoß, du trinkst von meinem Durst, du bist wie ich, doch bin ich nicht wie du, denn du teilst aus und ich teil an; doch was du einschenkst, trink ich aus: nie schmeckt es bitter als ich selber war, und noch dein Siebenmeer ist meine Siebenträne. |
КОЩУНСТВЕННЫЕ СЛОВА
Дай мне пены ночи - это я был в ней вспенен.
Дай мне туман – это я был туманом.
Дай мне легкий волос, темный глаз, черное
покрывало:
дай мне третью смерть после второй.
Дай пролиться семи морям в мой бокал:
я буду пить так долго, пока ты веришь, что отравляешь,
так долго пока твоя весна морочит губы влюбленных,
и дольше чем ты меняешь солнца и облака наводишь.
Ты мой сотрапезник, ты пьешь мою жажду,
ты совсем как я, но я вовсе тебе не подобен,
ибо ты уделяешь, а я беру свою долю;
но то что ты подливаешь, я выпиваю:
ведь ничто не может быть горше меня самого,
и все твои семь морей лишь моя седьмая слеза.
|
LOB DER FERNE Im Quell deiner Augen leben die Garne der Fischer der Irrsee. Im Quell deiner Augen hält das Meer seine Versprechungen. Hier werf ich ein Herz, das geweilt unter Menschen. die Kleider von mir und den Glanz eines Schwures: Schwärzer im Schwarz, bin ich nackter. Abtrünnig erst bin ich treu. Ich bin du, wenn ich ich bin. Im Quell deiner Augen treib ich und träume von Raub. Ein Garn fing in Garn ein: wir scheiden umschlungen. Im Quell deiner Augen erwürgt ein Gehenkter den Strang. |
ХВАЛА ДАЛЁКОМУ В роднике твоих глаз ставят сети ловцы обманных морей. В роднике твоих глаз море держит свои обещания. Сюда я забросил сердце, побывавшее средь людей, одежду свою и блеск некой клятвы: Чернее в черном, я стал обнаженней. Прежде изменник, я верен теперь. Я это ты, если я это я. В роднике твоих глаз я гребу и грежу о краже. Сеть ловит другую сеть: мы расстаемся в объятиях. В роднике твоих глаз повешенный душит веревку. |
SPRICH AUCH DU Sprich auch du, sprich als letzter, sag deiner Spruch. Sprich – Doch scheide das Nein nicht vom Ja. Gib deinem Spruch auch den Sinn: gib ihm den Schatten. Gib ihm Schatten genug, gib ihm so viel, als du um dich verteilt weißt zwischen Mittnacht und Mittag und Mittnacht. Blicke umher: sieh, wie’s lebendig wird rings – Beim Tode! Lebendig! Wahr spricht, wer Schatten spricht. Nur aber schrumpft der Ort, wo du stehst: Wohin jetzt, Schattenentblößter, wohin? Steige. Taste empor. Dünner wirst du, unkenntlicher, feiner! Feiner: ein Faden, an dem er herab will, der Stern: um unten zu schwimmen, unten, wo er sich schimmernd sieht: in der Dünnung wandernder Worte . |
И ТЫ ГОВОРИ И ты говори, говори напоследок, скажи свое слово. Говори – Но Нет да сливается с Да. И придай своей речи смысл: снабди ее тенью. И теней пусть хватает, дай их столько, сколькими можешь ты наделить полночь, полдень и полночь. Оглядись окрест: как все вокруг оживает – При смерти! Оживает! Истинно говорит, кто изрекает тени. Но вдруг место сжалось, где ты стоишь: Куда теперь, когда тени опали, куда? Всходи. Поднимайся на ощупь . Ты все легче, все тоньше, незримей! Ты тонок уже: как нить, по которой вниз ее тянет, звезду: чтобы плыть внизу, там где ей виден ее же блеск: в зыби блуждающих слов. |