Без рубрики

Чтиво: Соединенные Штаты Америки.

О русской книге в Вашингтоне.

Валерия Шишкина (11/03/02)

В Колумбийском округе и его пригородах, что простираются в Виржинию и Мериленд, сейчас полно выходцев из бывшего СССР. Лет десять назад было около одной тысячи, сейчас – более двадцати. Меньше, правда, чем в Нью-Йорке, – там более 200 тысяч. В магазинах, ресторанах, музеях и на улицах часто можно услышать русскую речь. Носители её – эмигранты, их гости, а также различные бизнесмены, гастролёры и политики. В основном – первые.

На днях Кировский театр будет представлять "Хованщину" под управлением дирижёра Валерия Гергиева в вашингтонском Центре Кеннеди. Благодаря талантливому осетину Гергиеву русская опера славится теперь в Америке наравне с балетом. С его помощью Нью-Йорк открыл Прокофьева – "Война и мир" прошла в Метрополитан Опера с большим успехом. Кто-то свалился в оркестровую яму, о чём писали, конечно, все газеты, но эта мелкая неприятность не помешала осознать того факта, что в умах американцев началась борьба за первенство на место главного музыкального кумира: одни считают, что это Шостакович, а другие теперь точно не знают. Очевидно только, что русская музыка шествует победоносно. Язык её интернационален. Хотелось бы, чтобы великий и могучий так же шествовал, но с ним сложнее.

Американцы отличают русскую речь от любой другой на слух мгновенно. Так же как и мы – немецкую, они усвоили её экзотическое звучание из кинематографа и примерно с таким же эмоциональным окрасом. Голливуд не стремится показать русских симпатичными, – наоборот. Не утруждает себя и созданием каких-то сложных художественных образов.

Есть ли интерес к изучению русского? Абсолютное большинство американцев лингвистически невинно. Познакомишься с какой-нибудь медсестрой из Европы или учительницей начальных классов, и они тебе и по-английски, и по-французски в приличном разговорном темпе, и удивляешься. А здесь не так. Зачем им? В глобальном масштабе английский – lingua franca. Русский язык в США изучают специалисты. Но и с ними дело пошло на спад. Бывало во времена холодной войны, целые институты занимались русскими проблемами, отделы славистики процветали – по сути, славистика сводилась к русскому языку. Иметь русский своей специальностью было модным и почётным делом. Немалое значение имело обаяние агрессора, каким воспринимался СССР. Бытует также среди американцев мнение, что русский по трудности не уступает китайскому, и потому человек, изучающий его, имеет шансы поймать на себе не одну пару восхищённых взглядов. По моим наблюдениям, чужие языки даются англоязычным труднее, чем нам, и дело здесь, очевидно, во многих фонетических и грамматических преимуществах русского, предрасполагающего к лучшему схватыванию иностранного.

Холодной войне наступил конец, и с центрами славистики случилось то, что случилось с отелем "Хилтон" на Гавайях и многими другими отелями по всей территории США после 11 сентября 2001 года. Упоминаю гавайский потому, что в нём менеджером работала моя знакомая. Сентябрь ещё не истёк, как все были уволены, и отель закрылся из-за отсутствия нужды в нём у испугавшихся терроризма туристов. Так и центры славистики перестали быть нужными и поразительно скоропостижно прикрылись или перепрофилировались. Возникла острая нужда в специалистах по узбекскому, таджикскому, туркменскому, казахскому, киргизскому и подобным языкам. Теперь именно эти языки штудируются американцами – мой тезис об их лингвистических способностях не имеет хождения: деньги вливаются, приглашаются преподаватели из бывших ССР, и учебный процесс идёт.

И всё же, вспомнив о романах Диккенса и Теккерея, Хемингуэя и Фицджеральда, Моэма и Вона английском языке в прочных матерчатых переплётах, которые я покупала подростком в центральном книжном магазине ныне разрушенного Грозного, решила я поинтересоваться, издаётся ли что либо в таком роде в Америке. Для этого я отправилась в "Barnes & Noble", расположенный в 15 минутах автомобильной езды от дома.

У нас магазин такого масштаба назывался бы "Домом книги": два огромных этажа, уставленных длинными рядами полок и сообщающихся эскалатором. Отделов – несчётное количество. Одной литературы о персональных компьютерах столько, что можно смело отдельный магазин открывать, а на базе литературы о сексуальных меньшинствах – лавочку. Не без труда я отыскала небольшой стеллаж с литературой на иностранном языке – в сумме не более 5 погонных метров книжек в основном на испанском, затем французском и немного немецком языках. "Не может быть, чтобы уж так-то уж!" – подумала я, не обнаружив ни одной книжки на кириллице, и решительно отправилась за помощью.

– На русском? – переспросил работник магазина, выкладывающий новые поступления в отделе "Развитие личности". – Боюсь, что придётся Вас огорчить: у нас мало что есть на русском.

– Хоть что-нибудь, пожалуйста, – попросила я.

– Следуйте за мной, мисс, – пригласил работник магазина с выражением участия на лице, подобающего скорее детскому врачу.

– Изучаете русский?

– Нет, я его знаю.

– О! Вы русская?

– Русская.

– В самом деле? О! И давно Вы живёте здесь?

– Несколько лет.

– О! В самом деле? И вам нравится?

– Нравится.

– А в России где Вы жили?

– В Москве.

– О!

Под проявлением интереса американец понимает вежливость.

Подошли к уже знакомому стеллажу с иностранными изданиями. На самой нижней полке между несколькими книжками на португальском и тремя книжками на китайском, не нарушая ряда дешёвых карманных серий, стоят "Преступление и наказание" Достоевского, "Отцы и дети" Тургенева и "Басни" Крылова издательства "Буккинс Интернэшнл", Париж.

– Всё? – уточнила я.

– Всё, – подтвердил служащий.

– Почему так мало?

– Может быть, нет спроса? – ответил он вежливым вопросом.

Если учесть, что “Barnes & Noble” – это сеть из 908 крупномасштабных, и следующий магазин располагается в 20 минутах езды по этой же магистрали, то легко догадаться, что чтение русской литературы в оригинале – не самое популярное занятие в Вашингтоне.

Отправляясь в "Барнес", признаюсь, я не очень-то обольщалась. В Америке национальная книга и национальная еда – это такая пища для ума и тела, которая является предметом заботы соответствующих националов. Под националами я подразумеваю тех, кто составляет народ страны – nation, а не этничность.

Живя в Вашингтоне с начала 90-х, я старалась приобретать книги в Москве. Мне покупали их, складывали, а затем передавали с оказией. Затем появились торговые каталоги на газетной бумаге с недорогими относительно новыми изданиями русских книг, и ситуация радикально улучшилась. Подключение к Интернет позволило менее болезненно пережить разлуку с домашней библиотекой. В виду этого, посещение имеющегося в вашингтонской метрополии магазина русской книги всё оставалось в планах. Для нужд репортажа, сразу после "Барнеса" поехала его разыскивать. Случайно, оказался он неподалёку. По дороге пожарная машина, несущаяся сзади, истошным воем сирен загнала меня на бордюр, обогнала и скрылась за поворотом. "За пиццей несутся", – подумала я, раздосадованная.

Магазин русской книги "Виктор Камкин, инк." разместился в ряду неприглядных строений, типа складских, которые принято называть здесь “industrial park”. Напротив входа, украшенного двумя старыми бочками, где вместо зимних анютиных глазок красовался мусор, стояла уже знакомая мне пожарная машина. Пожарник вынимал шланг, чтобы залить загоревшуюся напротив кучу какого-то хлама. К моменту, когда я достала фотоаппарат, она просто дымила. Причём залил огонь не пожарник, а менеджер магазина – с помощью ведра воды.

Внутри магазин имеет вид, свойственный всем торговым точкам, открытым выходцами из бывшего СССР, хотя основатель компании, Виктор Камкин, был выходцем из дореволюционной России и начинал свой книжный бизнес ещё в Шанхае. Тем не менее, магазин легко вообразить на Брайтоне – те же матрёшки и "Гжель", неартистическая небрежность несколько домашней обстановки, плюс впечатление склада, каковым магазин и является.

Русские книги пахнут иначе. Наверное, сыграл свою роль запах клея плюс происхождение памяти из той части мозга, которая отвечает за обонятельную функцию, – в сознании сразу возник грозненский книжный магазин, который в народе упорно именовали "Когиз", хотя над ним висела вывеска "Книги". В том "Когизе" не было такого широкого выбора книг, да ещё старых изданий, какой имеется в "Камкине": от серии "Литературные памятники" и до трудов по ирригации. Многие книги продаются со скидкой, то есть были "на сэйле" (on sale). Десять долларов стоит книжка Г. Серебряковой "Денис Давыдов" и других подобных авторов из серии ЖЗЛ. Рядами стоят собрания сочинений и отдельные издания. Иные металлические стеллажи обозначены просто ценой за любую книжку – $15, $20 и т.д. Есть где присесть и посмотреть внимательнее. На стене рядом со стишком, призывающим покупать книжки со скидкой, висит список русских литературных журналов, на которые можно подписаться в магазине.

Подошёл ко мне приятного вида главный менеджер магазина, представившийся "Марковичем Александром". На мой вопрос, какие современные авторы, пишущие по-русски, активнее всего покупаются, он затруднился ответить. По его мнению, местная русскоязычная публика читает то же самое, что и в России. Пришлось задать наводящие вопросы:

– Акунина, например, читают?

– Акуниначитают. Всё читают.

– А Пелевина с Сорокиным?

– И Пелевина с Сорокиным читают. И Маринину. Всех читают.

– А ещё кого?

– Толстую… "Кысь"… Всех, кого в России признают, тех и здесь читают. Никакой разницы нет.

– А специальные книги?

– Покупают и читают, кому что нужно.

Это отрадно было слышать, но хотелось деталей. Деталей не было. Тем не менее, "Виктор Камкин, инк." достаточно успешная компания, существующая более пятидесяти лет и зарабатывающая в основном на поставках русских книг в библиотеки, университеты, правительственные учреждения, книжные магазины и посольства. Работают они и с индивидуальными заказчиками, используя для этого и Интернет.

Из моего общения с выходцами из бывшего СССР у меня создалось впечатление, что массовый эмигрант зрелого возраста, очутившись в США, начинает с того, что читает произведения своего брата – эмигранта. Пересечение собственного опыта с опытом другого, – существенная составляющая мотивации чтения вообще. Не остаётся без внимания и самиздат, который иногда пересекается с эмигрантской литературой, а иногда и нет. Читают всё то, что не дочитали в Союзе или, позднее, в России – Пастернака, Гроссмана, Зиновьева, Аксёнова и так далее.

Есть категория читателей среди русскоязычной публики, которая не знает лучшего чтения, чем о застенках КГБ. Действительно, что может быть приятнее, чем изучение опасного института и всего, что с ним связано с безопасного расстояния? В разговорах с представителями этой категории всегда вскрывается эрудиция в данном вопросе: "Вы не знаете, что Сталин был убит? Да что вы! Его убил Берия. Он сделал ему укол." В таком роде. Другие увлекаются еврейской темой – историческими интерпретациями, движениями, современной еврейской художественной литературой, которая сейчас на подъёме.

Молодёжь читает с экранов мониторов: один из приятелей дочки, например, на этой неделе развлекается "Собором Парижской Богоматери" Гюго.

Существует небольшой слой эмигрантов, чрезвычайно бережно относящихся к своему русскому наследию. В их семьях избегают говорить по-английски, телевизор зачастую отсутствует, детям читается русская классика. В условиях погружения в иную агрессивную культурную среду это – постоянный душевный труд. Подрастая, дети начинают оказывать сильное сопротивление искусственной домашней ситуации, и чтобы его преодолеть, нужна совокупная энергия нескольких взрослых членов семьи или одной маленькой гидроэлектростанции. Словом, не каждый способен на такой труд – воспитать детей, чутких к русскому языку и русской культуре в такой стране, как Америка.

Но примеры есть. Знаю сама и понаслышке об удивительных семьях. Как и всё выдающееся, такие не составляют большинство. Запомнилась десятилетняя девочка, с которой я встретилась возле стенда психологической выставки, где можно было испытать себя на адаптивность. Пока я убеждалась в том, что адаптивность у меня на среднем уровне, она ждала своей очереди и давала мне полезные рекомендации. Мы разговорились. Она приехала из Техаса с бабушкой и дедушкой, бывшими ленинградцами, посмотреть столицу. Её русский был таким, какого нет у большинства старшеклассников, живущих в России. С точки зрения правильности произношения и комплексности языка, он был безупречен. Она прочла весь "мир" из "Войны и мира" Толстого, знала Чехова и была скептического мнения об Ахматовой. Оказалось, что родители её целыми днями работают, и третье поколение живёт с первым, которое занимается исключительно образованием внучки. Чудесной увидела я эту девочку – с её русской культурой и аурой счастья. Сквозь неё светился труд и любовь близких. Такие девочки – большая редкость вообще и в Америке в частности.

В США нет проблем с покупкой чего-либо, включая книги из России. Были бы средства. Но если средств нет, книгу можно взять в библиотеке. Нет проблем и с доступом к информации. Чтобы попасть в читальные залы библиотеки им. В.И. Ленина в Москве, мне нужно было направление из института, в Библиотеку Конгресса США (БК) я зашла с улицы. Ну, обыскали немножко на входе и на выходе, не без этого. Недавно узнала, что любая локальная библиотека может заказать для меня нужную мне книжку из БК – очень удобно.

Какое-то время я сильно переживала, что многие книги из Эрмитажа были проданы большевиками американцам. Например, личные библиотеки Екатерины Второй и Петра Первого. Конечно, лучше было бы, если бы они остались в Эрмитаже, и российские историки могли изучать пометки двух монархов, при которых российская государственность укрепилась, как ни при каких других. С другой стороны утешает доступность этих книг для публики. Хотя бы и американской. Обидно также, что так дёшево продали – по пять долларов за книжку, если я не ошибаюсь. В "Камкине" "Чкалов" Г. Байдукова из "ЖЗЛ" стоит десять. Конечно, тогда другие доллары были, но и книги всё же продавались не какие-нибудь, а царские. Здесь можно взглянуть на фотографию одного экземпляра из библиотеки Екатерины Второй.

"Квантовый скачок" в собрании русских изданий по словам сотрудников БК был сделан ещё до революции с помощью сибирского купца Геннадия Юдина. По данным инвентаризации 1901 года, в БК имелось всего 569 русских томов. Через шесть лет покупка частной библиотеки купца Юдина увеличила их количество до 68 тысяч наименований! Собрание Юдина представляло из себя широчайшую подборку печатных изданий, равной которой не было в самой России. В этом собрании более 4 тысяч редких изданий, включая полные подписки различной периодики 18 века.

В настоящее время в БК США в Вашингтоне имеется 700 тысяч томов на русском языке. Это самое значительное собрание русских книг за пределами России и источник большой гордости для американцев. С одной стороны, есть Голливуд с его негативными штампами, имеется также сомнительный пишущий народец, в Америке и у нас презрительно отзывающийся о нашем культурном наследии, а с другой стороны, – есть БК США, где свидетельства русской культуры вызывают чувство восхищения и гордости американцев, – от библиотекарей до президентов. Если у кого-то в свете последних исторических катаклизмов возникли проблемы с национальной гордостью, welcome to the Library of Congress: достаточно взглянуть на счастливых хранителей русских книг, чтобы почувствовать себя частью чего-то гораздо более величественного, чем текущий момент. Заодно убедитесь, что с чтивом на русском языке в Вашингтоне нет никаких проблем.

Чтиво:

• Ставрополь. Записки из кельи.
• Монреаль, Канада. Единственный русский библиотекарь в Монреале.

Последние публикации:

• Боль бытия
• Борщ по-кубански.
• Об одной встрече с Андреем Тарковским.
• Чтиво: Соединенные Штаты Америки. Русская книга в Вашингтоне (продолжение с крематорием)

Все публикации