— Итак, мы остановились на том, что слово "постмодернизм" нынче утратило всякий смысл, ибо им стали величать все человеческие деяния, включая мордобой.
— Проблема тут заключается в том, что победа всякого стиля таит в себе семена поражения. Когда идеология постмодернизма зацвела пышным цветом, то многим, и в частности главному идеологу концептуализма Андрею Монастырскому, стало ясно, что ему на смену должно прийти нечто новое. Стали поговаривать о трансавангарде... Я бы определил нынешнее состояние искусства как тоску по большому и цельному стилю. Однако попытки его рождения очень трудно разглядеть. Пока, на мой взгляд, еще ничего не видно... Не знаю, может быть, само по себе это ожидание тоже является неким художественным феноменом.
— "Ожидание большого стиля" — это звучит достаточно гордо. Ну а что же постмодернизм, началась ли его деградация?
—Да нет, он как существовал, так и существует. Просто пропал его пафос самоутверждения, без которого искусству трудно жить.
— Кстати, наш бывший официоз, проплутав лет пять в потемках, нашел свой большой и цельный стиль. Этим стилем оказался все тот же социалистический реализм, в котором лишь поменяли знаки на противоположные у малозначимых величин. Что ты думаешь по поводу этой реставрации?
—Авангард нужен как
власти, так и обществу в период больших перемен. Ну а потом, когда новая
власть начинает чувствовать себя уверенно, то
она стремится к полной определенности, которую несет реализм, не будем
говорить какой. Сейчас происходит отторжение людей от современного искусства.
Вспомни, какие гигантские очереди люди выстаивали на Малой Грузинской.
Сейчас же если даже платить публике, то она все равно не пойдет!
Этот печальный процесс сходен с западноевропейским. Там, несмотря на
обилие интереснейших книг, пусто в книжных магазинах. Иностранцы, приезжающие
к нам и видящие обилие книг в наших домашних библиотеках, изумляются: "И
вы все это читаете?!" Культурная ситуация в Европе хуже, чем в России.
Там современное искусство сознательно перемещено из жизни в некую резервацию,
как и университеты, — чтобы не портили окружающим настроение своими интеллектуальными
лицами.
— Кем перемещено?
— Государством. На Западе существует множество всевозможных государственных фондов, которые платят людям за то, что они производят некие объекты искусства, и за то, что они их потребляют. При этом эти фонды устанавливают конкретные правила игры.
— Да, один американский поэт, издающий журнал, рассказывал мне о том, что ты можешь печатать произведения и о коммунизме, и о гомосексуализме, но на следующий год ни один из многочисленных фондов не даст тебе ни цента. Но как они платят потребителям современного искусства?
— Очень просто (достает из левого кармана сто рублей и перекладывает их в правый).
— Не понял.
— Современную поэзию в США издают только университеты.
Они же ее и потребляют. Но я не считаю, что этот процесс имеет характер
объективной закономерности.
Мы принадлежим к разным культурам, сходство имеет лишь характер
видимости. Поэтому такая организация культурного процесса
для нас вовсе не обязательна.
Я не хочу, чтобы меня загоняли в резервацию.
Я вспоминаю, как десять лет назад в Москве устраивались платные
квартирные выступления Алексея Парщикова, еще до его всеобщего
признания. Хозяин
квартиры приглашает своих знакомых. Приходят, как правило,
школьные учительницы, которые платят по рублю — это не требуется,
но подразумевается.
Парщиков
читает стихи и получает тридцать рублей, которые ввиду отсутствия
иных заработков его очень радуют. Ну а потом все пьют чай.
Можно ли представить,
чтобы в Западной Европе люди платили деньги за современную
поэзию? Это немыслимо!
— Что-то мы сосредоточились на одной поэзии. А какова ситуация в музыке?
— Она очень схожа. Есть фонды, которые платят музыкантам, но публики при этом нет. Образцом развития новой импровизационной музыки для нас является Великобритания. И там на выступления собирается максимум тридцать человек, поэтому к нам они относятся не очень доброжелательно. Представь, вдруг у них появляется Чекасин, который собирает тысячу человек! По словам Леонида Фейгина, ведущего джазовую программу на Би-би-си, Эван Паркер признавался, что готов был Чекасина убить! Англичане беспрерывно протестуют против засилья американской культуры, против мыльных опер, и вдруг появляется русский, в котором нет никакой революционности и оппозиционности, и его слушает огромное число людей.
— Будут ли их фонды вас финансировать?
— Да ни за что на свете! На поддержку
какого-то совместного проекта они еще могут пойти. Но приглашать нас
одних
— это же подрыв
основ их сложившейся
системы. Я говорю о Европе, в США этого нет, там
вообще никто ни за что платить не будет.
Хотя мы попробовали устроить в Европе нечто аналогичное
платным вечерам Парщикова. Это было в Амстердаме.
Одна наша знакомая,
вышедшая замуж
за голландца, пригласила своих друзей, для которых
мы устроили концерт совместно с замечательным голландским
вокалистом Яапом Блонком,
исполнявшим стихи
футуристов и дадаистов. Каждый из приглашенных мог
оказать
нам материальную помощь
— по зову сердца, а не по принуждению. Таким образом
принципы, сложившиеся в нашем подполье в 80-е годы,
начинают постепенно
распространяться на Запад. Наперекор всем их хваленым
фондам и государственным институтам,
для которых живое человеческое общение словно для
черта ладан.
Интервью взял В. Т.